Неточные совпадения
Была средина мая. Стаи галок носились над Петровским парком, зеркало пруда отражало голубое небо и облака, похожие
на взбитые сливки; теплый
ветер помогал солнцу зажигать
на листве деревьев зеленые огоньки. И такие же огоньки светились в глазах Варвары.
Сверкнула молния; разорванная ею тьма вздрогнула и,
на миг открыв поглощённое ею, вновь слилась. Секунды две царила подавляющая тишина, потом, как выстрел, грохнул гром, и его раскаты понеслись над домом. Откуда-то бешено рванулся
ветер, подхватил пыль и сор с земли, и всё, поднятое им, закружилось, столбом поднимаясь кверху. Летели соломинки, бумажки, листья; стрижи с испуганным писком пронизывали воздух, глухо шумела
листва деревьев,
на железо крыши дома сыпалась пыль, рождая гулкий шорох.
Бугры песка, наметенного
ветром и волнами, окружали их. Издали доносился глухой, темный шум, — это
на промысле шумели. Солнце садилось,
на песке лежал розоватый отблеск его лучей. Жалкие кусты ветел чуть трепетали своей бедной
листвой под легким
ветром с моря. Мальва молчала, прислушиваясь к чему-то.
На улице — тихо и темно. По небу быстро летели обрывки туч, по мостовой и стенам домов ползли густые тени. Воздух был влажен, душен, пахло свежим листом, прелой землёй и тяжёлым запахом города. Пролетая над садами,
ветер шелестел
листвой деревьев — тихий и мягкий шёпот носился в воздухе. Улица была узка, пустынна и подавлена этой задумчивой тишиной, а глухой грохот пролётки, раздававшийся вдали, звучал оскорбительно-нахально.
Густыми толпами стариков молодежь обступила. Все тихо, безмолвно. Только и слышны сердечные вздохи старушек да шелест
листвы древесной, слегка колыхаемой свежим зоревым [Тихий
ветер, обыкновенно бывающий
на утренней заре. О нем говорят: «зорька потянула».] ветерком… Раскаленным золотом сверкнул край солнца, и радостный крик громко по всполью раздался.
В горницах Марьи Гавриловны шумно идет пированье. Кипит самовар, по столам и по окнам с пуншем стаканы стоят. Патап Максимыч с Смолокуровым, удельный голова с кумом Иваном Григорьичем, купцы, что из города в гости к Манефе приехали, пароходчик из Городца частенько усы в тех стаканах помачивают… Так справляют они древнюю, но забытую братчину-петровщину
на том самом месте, где скитская обрядность ее вконец загубила, самую память об ней разнесла, как
ветер осенний сухую
листву разносит…
Игнатий оглянулся кругом, бросил взгляд
на безоблачное, пустынное небо, где в полной неподвижности висел раскаленный солнечный диск, — и тут только ощутил ту глубокую, ни с чем не сравнимую тишину, какая царит
на кладбищах, когда нет
ветра и не шумит омертвевшая
листва.
После столь длительного ненастья как будто установилась хорошая погода. Теплые солнечные лучи оживили природу.
На листве деревьев и в траве искрились капли дождевой воды, которую еще не успел стряхнуть
ветер; насекомые носились по воздуху, и прекрасные бабочки с нежно-фиолетовой окраской реяли над цветами. Казалось, они совершенно забыли о вчерашнем ненастье, вынудившем их, как и нас, к бездействию в течение семи долгих суток.
Ночью небо заволокло тучами и пошел сильный дождь, а к утру ударил мороз. Вода, выпавшая
на землю, тотчас замерзла. Плавник и камни
на берегу моря, трава
на лугах и сухая
листва в лесу — все покрылось ледяною корою. Люди сбились в юрту и грелись у огня.
Ветер был неровный, порывистый. Он срывал корье с крыши и завевал дым обратно в помещение. У меня и моих спутников разболелись глаза.
Прошло лето, и наступила осень. С деревьев посыпались
на влажную холодную землю пожелтевшие, отжившие свой короткий век, листья…Начались дожди. Осенняя грязь — не летняя: она не высыхает, а если и высыхает, то не по часам, а по дням и неделям…Подул
ветер, напоминающий о зиме. Почерневший от непогоды лес нахмурился и уже перестал манить под свою
листву.
На дворе стояла ранняя осень; резкий
ветер колыхал деревья с их полупоблекшей
листвой. Холодное солнце как-то угрюмо, точно нехотя, светило, выглядывая по временам из-за серовато-грязных облаков.
Одною лишь черною осенью, когда
ветер оборвет и размечет по бакше древесные листья, да еще самою раннею весною, пока не распустилася красная почка, только и можно было видеть кровли и загороди нагроможденных Пизонским хибарок; но во все остальное время года скромные постройки его были незримы: деревья всегда ревниво закрывали их: летом изумрудною
листвою, а зимой серебряной бахромой лежавшего
на них инея.